Опасность американского отвращения к конфликтам
Опасность американского отвращения к конфликтам
Роберт Каган
Сначала европейцы попытались сбежать от трагических реалий силы, которая сделала кровавым 20 столетие. В конце Холодной войны они начали разоружать себя в счастливом убеждении, что оружие и традиционные меры силы больше неприменимы. Новая международная система права и иснтитутов должна была заменить старую систему силы; мир должен был моделировать себя по примеру Европейского союза, а если не станет этого делать, тогда США все еще сможет обеспечить безопасность на старый манер.
Но теперь, в результате войн в Ираке и Афганистане, кажеться, что именно США больше всех стремиться убежать от бремени силы и выторговать отсрочку от трагических реалий человеческого существования.
По крайней мере до последних событий большинство американцев (в том числе и американские политики с интеллектуальными классами) кажеться в плотную подошли к заключению, что война не только ужасна, но также и неэффективна в нашем современном, глобализированном мире. "Развивающийся международный порядок с новыми глобальными нормами делает войны и завоевания всё более редкими" - написал Фарид Закария из CNN, цитируя Стивена Пинкера из Гарварда, практически накануне российского вторжения в Украину и марша Исламскоо государства через Сирию и Ирак. Наиболее популярная версия Первой мировой войны учит, что народы не очень охотно идут на войну, но только из-за их "помрачнений" случаються трагические просчеты или совершенные глупости.
За четверть столетия американцам сказали, что в конце истории лежит скука, а не большой конфликт, что нации с Макдональдсом никогда не воюют друг с другом, что экономическая взаимозависимость и ядерное оружие делают войну между великими державами маловероятной, если вообще не невозможной. Недавно к этому добавили мантру бесполезности. "Здесь не существует военного решения" - это являеться постоянным рефреном Западаных правительств относительно конфликтов в Сирии и Украине; действительно военные действия сделают конфликт только еще хуже. Даже сила сама по себе это уже не то, чем она была раньше, утверждал обозреватель Мойзес Наим в своей последней книге.
История это способ ответить на эти претензии. Желание уйти от использования силы, конечно не ново; это было постоянное стремление Просвещенческого либерализма на протяжении более чем двух столетий.
Невозможность войны была общепринятым мнением в годы, предшевстсвовавшие Первой мировой войне, и это стало общепринятым снова - по крайней мере в США и Великобритании - практически на следующий день после окончания войны. Тогда, как и сегодня, американцы и британцы солипсистически верили, что все разделили с ними их разочарование от войны. Им казалось, что потому как война ужасна и иррациональна, как это в полной мере показала мировая война, ни один здравомыслящий человек не выбрал бы её.
То что произошло дальше, то как мирные 1920-ые деградировали до жестоких и свирепых 1930-ых, может быть поучительным для нашего времени. Тогда желание избежать войны - соединенное с уверенностью, что ни одна нация не может рационально её искать - логично и естественно привело к политике умиротворения.
Причиной по которой страны угрожали агрессией в конце концов была обида, как это всегда бывает. Они были лишены силы в мире, где доминировали богатые и могущественные англо-саксы, и они требовали более справедливого распределения ресурсов. В случае Германии возмущение Версальським мирным договором было вызвано тем, что территории и население, которое раньше было под контролем Германии, передали соседним странам для обеспечения их безопасности. В случае с Японией сильный остров с перенаселением нуждался в контроле над азиатским материком, чтобы выжить и процветать в условиях конкуренции с другими великими державами.
Итак либеральные державы пытались рассуждать так как эти страны, пытались понять их, даже принять их обиды и стремиться их успокоить, даже если это означало жертвовать другими - китайцами и чехами например - старались играть по их правилам. Это казалось разумной ценой, чтобы избежать еще одной катастрофической войны. Это были реалии 1930-ых годов.
Однако в конце-концов либеральные державы обнаружили, что претензии "бессильных" держав выходит за рамки даже самых щедрых и бесконфликтных возможностей для их удовлетворения. Наиболее фундаментальной обидой, как оказалось, было то, что они вынуждены были жить в мире, сформированном другими - быть немцами и японцами в мире, где доминировали англо-саксы.
Чтобы удовлетворить эти претензии потребовалось бы больше, чем маргинальные территориальные или экономические корректировки, или даже больше, чем пожертвовать малыми и слабыми странами то здесь, то там. Это потребовавло бы позволить странам "не имеющим власть" изменить политический и экономический порядок, чтобы удволетворить их потребности. Более того, это потребовало бы позволить этим странам стать достаточно сильными, чтобы диктовать правила международного порядка - ведь как они еще могли выйти из-под несправедливого угнетения?
Наконец стало ясно, что всё что происходит выходит за рамки рациональных требований к справедливости, по крайней мере того, как просвещенческий ум понимал этот термин. Оказалось, что политика агрессоров была продуктом не только материальных претензий, но и желланий, выходящих за рамки одного лишь материализма и рационализма.
Их лидеры, и в значительной степени их народы, отвергли либеральные понятия разума и прогресса. Вместо этого они были поглощены романтическими устремлениями к былой славе или к былым порядкам и отвергли просвещенческое понятие современности. Их хищные или параноидальные лидеры или обреченно приняли (в случае Японии), или позитивно приветствовали (в случае Германии) вооруженный конфликт в качестве естественного состояния человеческих отношений.
Со временем всё это стало очевидно для либеральных сил, к тому времени они поняли, что имеют дело с людьми, которые не думали о том, что они делают, к тому времени они поняли, что ничто кроме капитуляции не поможет избежать конфликта и что, отдавая агрессорам даже часть того, что они требовали - Маньчжурия, Индокитай, Чехословакия - все это только укрпепляло их, не давая им удовлетворения, было уже слишком поздно избежать мировой войны, которую отчаянно пытались предотвратить США, Франция, Британия и другие страны.
Этот жгучий опыт - не только Второй мировой войны, но также и все остальные попытки удовлетворить того, кто не может быть удовлетворен - очертил политику США в поствоенную эпоху. Для поколений, которые пережили этот опыт, он создал новое и другое ощущение реализма о природе человечества и о международной системе. Надежды на новую эру мира стали более умеренными.
Американские лидеры и американская общественность, как правило, даже если и с сожалением, приняли трагическую и неизбежную реальность силы. Они заняли позицию вооруженного либерализма. Они создали тысячи невообразимо разрушительного оружия. Они развернули сотни тысяч войск за рубежом, в самом сердце Европы и по краю Восточной Азии, в качестве превентивного сдерживания агрессии. Они воевали в отдаленных и в значительной мере неизвестных землях, иногда по глупости, а иногда и неэффективно, но всегда с идеей - почти полностью правильной - бездействие против агрессора всегда будет приводит к дальнейшей агрессии.
В общем, за исключением короткого приступа фатализма при президенте Ричарде Никсоне и бывшем госсекретаре Генри Киссинджере, они были мало склонны смягчать или признавать обиды тех, кто выступал против них (президент Гарри Трумэн и госсекретарь Дин Ачесон, архитекторы вооруженного либерализма, никогда не питали большого интереса к переговорам с советами, в то время как президент Рональд Рейган был главным образом заинтересован в переговорах по поводу условий их капитуляции).
За действиями американских архитекторов сдерживания лежала уверенность, основанная на жестком опыте, в том, что другие народы не обязательно будут ценить те ценности, которые ценяться в либеральном мире - процветание, права человека или даже желание мира - и поэтому либеральный мир должен был быть постоянно на чеку, хорошо вооружен и хорошо подготовлен против следующей смеси из не-либеральных, атавистических побуждений, которые часто были неотъемленной частью человечества.
Насколько легче было поддерживать эту трагическую бдительность покуда нелиберальная, основанная на конфликте, идеология коммунизма господствовала на более чем половине Евразийского континента - и настолько же трудно стало поддерживать эту бдительность после падения коммунизма, ведь казалось, что открылась новая эра либерализма, а вместе с ней перспектива наконец реализовать кантовскую идею о мире в мире, где доминируют демократии.
Некоторое время в 1990-х, пока еще было живо поколение Второй мировой войны и ранней Холодной войны, старые уроки еще руководили политикой. Президент Джордж Буш старший и его советник по национальной безопасности Брент Скоукрофт, отправили полмиллиона американских войск для войны за тысячи киллометров именно для того, чтобы сорвать агрессию и восстановить пустынную монархию, которая была захвачена её соседом тираном, а не по какой либо другой причине. Кувейт не пользовался никакой гарантией безопасности от США; его нефтяные скважины были бы одинаково доступны для Запада, если бы он управлялся Ираком; и 30-тилетний эмират, которым правит семья Эль-Сабах имел меньше претензий на государственный суверенитет, чем на это имеет право Украина сегодня. Тем не менее, как вспоминал потом Буш: "Я не хотел умиротворения".
Тем не менее, немногим больше, чем десять лет спустя, США стала другой страной. Из-за опыта в Ираке и Афганистане, стало немыслимым предположить послать даже несколько тысяч войск куда-нибудь по любой причине. Даже наиболее ястребинные члены конгресса не думают, что было бы безопасно отстаивать мнение о наземной операции против Исламского государства в Ираке или о присутствии войск НАТО в Украине. Там нету серьозной дискуссии по поводу обращения вспять сокращения оборонного бюджета, даже учитывая то, что стратегическая необходимость защиты союзников США в Европе, Азии и на Ближнем Востоке редко проявлялась столь явно, в то время как способность Америки сделать это вызывала бы такие большие сомнения.
Но американцы, их президент и их избранные представители приняли этот разрыв между стратегией и возможностями с небольшими замечаниями - за исключением тех, кто вообще отказался от стратегии. Также как это уже было раньше, американцы поверили, что их разочарование в силе означает, что сила перестала быть фактором в международных делах.
В 1930-ых эта иллюзия была рассеяна Германией и Японией, чьи лидеры и общественность очень верили в полезность военной мощи. Сегодня, пока США ищет путей как сбежать от применения силы, другие как по команде сделали шаг вперед, чтобы продемонстрировать насколько грубая сила может быть эффективной.
Это снова люди, которые никогда не принимали либеральное определение прогресса и современности и те, кто не разделяет его иерархию ценностей. Они не руководствуються экономическими соображениями. Они никогда не верили в мягкую силу, никогда не считали, что мировое общественное мнение (как бы оно не возмущалось) может помешать успешному военному завоеванию. Они не смущаються своими Макдональдсами. Они все еще верят в устаревшие истины жесткой силы, дома и за рубежом. И если они не встретят мощный ответ жесткой силы, они докажут, что существует такая вещь, как военное решение.
Этот урок не будет утерян теми, которые стараються сейчас повысить свою силу в других частях мира, и которые, как автократичная Россия Владимира Путина и фанатичное исламское государство Абу Бакра-аль Багдади, взращивают свое недовольство существующим порядком. В 1930-ых годах, когда вещи стали ухудшаться, ухудшение начало развиваться с молниеносной скоростью. Вторжение Японии в Маньчжурию в 1931 году разоблачило насколько пустой организацией была Лига Наций - этот урок воздействовал на Гитлера и Мусоллини в последующие 4 года. Тогда военные успехи Германии в Европы возымели воздействие на Японию, чтобы та сделала свой ход в Восточной Азии и была ошибочно уверена в том, что Британия и США будут слишком отвлечены и не смогут ответить. Следовательно последовательные успехи нелиберальных агрессоров, и последовательные провалы либеральных держав, привели к каскаду бедствий.
Мудрые мужчины и женщины в наши дни говорят, что эта история в наше время неуместна. Они говорят нам, что они не предвидят безповоротного упадка Америки, что наши противники слишком слабы, чтобы представлять для нас реальную угрозу, даже если они одерживают победу за победой. Они утверждают, что Россия находиться в упадке своей силы. Но упадок России продолжаеться уже 400 лет. Могут ли угасающие державы не сеять хаос? Поможет ли нам знание того, что, оглядываясь назад, мы видим, что Японии не хватало ресурсов и силы, выиграть войну, которую она развязала в 1941 году?
Будем надеяться, что те кто сейчас призывают сохранять спокойствие правы, но трудно избежать ощущения, что мы уже прошли наш 1931 год. Так как мы уже на голову глубже в нашей версии 1930-ых, мы можем вскоре быть очень потрясены, так же как были потрясены наши предки, от того, как быстро всё может развалиться.
Оригинал The Wall Street Journal
Причиной по которой страны угрожали агрессией в конце концов была обида, как это всегда бывает. Они были лишены силы в мире, где доминировали богатые и могущественные англо-саксы, и они требовали более справедливого распределения ресурсов. В случае Германии возмущение Версальським мирным договором было вызвано тем, что территории и население, которое раньше было под контролем Германии, передали соседним странам для обеспечения их безопасности. В случае с Японией сильный остров с перенаселением нуждался в контроле над азиатским материком, чтобы выжить и процветать в условиях конкуренции с другими великими державами.
Итак либеральные державы пытались рассуждать так как эти страны, пытались понять их, даже принять их обиды и стремиться их успокоить, даже если это означало жертвовать другими - китайцами и чехами например - старались играть по их правилам. Это казалось разумной ценой, чтобы избежать еще одной катастрофической войны. Это были реалии 1930-ых годов.
Однако в конце-концов либеральные державы обнаружили, что претензии "бессильных" держав выходит за рамки даже самых щедрых и бесконфликтных возможностей для их удовлетворения. Наиболее фундаментальной обидой, как оказалось, было то, что они вынуждены были жить в мире, сформированном другими - быть немцами и японцами в мире, где доминировали англо-саксы.
Чтобы удовлетворить эти претензии потребовалось бы больше, чем маргинальные территориальные или экономические корректировки, или даже больше, чем пожертвовать малыми и слабыми странами то здесь, то там. Это потребовавло бы позволить странам "не имеющим власть" изменить политический и экономический порядок, чтобы удволетворить их потребности. Более того, это потребовало бы позволить этим странам стать достаточно сильными, чтобы диктовать правила международного порядка - ведь как они еще могли выйти из-под несправедливого угнетения?
Наконец стало ясно, что всё что происходит выходит за рамки рациональных требований к справедливости, по крайней мере того, как просвещенческий ум понимал этот термин. Оказалось, что политика агрессоров была продуктом не только материальных претензий, но и желланий, выходящих за рамки одного лишь материализма и рационализма.
Их лидеры, и в значительной степени их народы, отвергли либеральные понятия разума и прогресса. Вместо этого они были поглощены романтическими устремлениями к былой славе или к былым порядкам и отвергли просвещенческое понятие современности. Их хищные или параноидальные лидеры или обреченно приняли (в случае Японии), или позитивно приветствовали (в случае Германии) вооруженный конфликт в качестве естественного состояния человеческих отношений.
Со временем всё это стало очевидно для либеральных сил, к тому времени они поняли, что имеют дело с людьми, которые не думали о том, что они делают, к тому времени они поняли, что ничто кроме капитуляции не поможет избежать конфликта и что, отдавая агрессорам даже часть того, что они требовали - Маньчжурия, Индокитай, Чехословакия - все это только укрпепляло их, не давая им удовлетворения, было уже слишком поздно избежать мировой войны, которую отчаянно пытались предотвратить США, Франция, Британия и другие страны.
Этот жгучий опыт - не только Второй мировой войны, но также и все остальные попытки удовлетворить того, кто не может быть удовлетворен - очертил политику США в поствоенную эпоху. Для поколений, которые пережили этот опыт, он создал новое и другое ощущение реализма о природе человечества и о международной системе. Надежды на новую эру мира стали более умеренными.
Американские лидеры и американская общественность, как правило, даже если и с сожалением, приняли трагическую и неизбежную реальность силы. Они заняли позицию вооруженного либерализма. Они создали тысячи невообразимо разрушительного оружия. Они развернули сотни тысяч войск за рубежом, в самом сердце Европы и по краю Восточной Азии, в качестве превентивного сдерживания агрессии. Они воевали в отдаленных и в значительной мере неизвестных землях, иногда по глупости, а иногда и неэффективно, но всегда с идеей - почти полностью правильной - бездействие против агрессора всегда будет приводит к дальнейшей агрессии.
В общем, за исключением короткого приступа фатализма при президенте Ричарде Никсоне и бывшем госсекретаре Генри Киссинджере, они были мало склонны смягчать или признавать обиды тех, кто выступал против них (президент Гарри Трумэн и госсекретарь Дин Ачесон, архитекторы вооруженного либерализма, никогда не питали большого интереса к переговорам с советами, в то время как президент Рональд Рейган был главным образом заинтересован в переговорах по поводу условий их капитуляции).
За действиями американских архитекторов сдерживания лежала уверенность, основанная на жестком опыте, в том, что другие народы не обязательно будут ценить те ценности, которые ценяться в либеральном мире - процветание, права человека или даже желание мира - и поэтому либеральный мир должен был быть постоянно на чеку, хорошо вооружен и хорошо подготовлен против следующей смеси из не-либеральных, атавистических побуждений, которые часто были неотъемленной частью человечества.
Насколько легче было поддерживать эту трагическую бдительность покуда нелиберальная, основанная на конфликте, идеология коммунизма господствовала на более чем половине Евразийского континента - и настолько же трудно стало поддерживать эту бдительность после падения коммунизма, ведь казалось, что открылась новая эра либерализма, а вместе с ней перспектива наконец реализовать кантовскую идею о мире в мире, где доминируют демократии.
Некоторое время в 1990-х, пока еще было живо поколение Второй мировой войны и ранней Холодной войны, старые уроки еще руководили политикой. Президент Джордж Буш старший и его советник по национальной безопасности Брент Скоукрофт, отправили полмиллиона американских войск для войны за тысячи киллометров именно для того, чтобы сорвать агрессию и восстановить пустынную монархию, которая была захвачена её соседом тираном, а не по какой либо другой причине. Кувейт не пользовался никакой гарантией безопасности от США; его нефтяные скважины были бы одинаково доступны для Запада, если бы он управлялся Ираком; и 30-тилетний эмират, которым правит семья Эль-Сабах имел меньше претензий на государственный суверенитет, чем на это имеет право Украина сегодня. Тем не менее, как вспоминал потом Буш: "Я не хотел умиротворения".
Тем не менее, немногим больше, чем десять лет спустя, США стала другой страной. Из-за опыта в Ираке и Афганистане, стало немыслимым предположить послать даже несколько тысяч войск куда-нибудь по любой причине. Даже наиболее ястребинные члены конгресса не думают, что было бы безопасно отстаивать мнение о наземной операции против Исламского государства в Ираке или о присутствии войск НАТО в Украине. Там нету серьозной дискуссии по поводу обращения вспять сокращения оборонного бюджета, даже учитывая то, что стратегическая необходимость защиты союзников США в Европе, Азии и на Ближнем Востоке редко проявлялась столь явно, в то время как способность Америки сделать это вызывала бы такие большие сомнения.
Но американцы, их президент и их избранные представители приняли этот разрыв между стратегией и возможностями с небольшими замечаниями - за исключением тех, кто вообще отказался от стратегии. Также как это уже было раньше, американцы поверили, что их разочарование в силе означает, что сила перестала быть фактором в международных делах.
В 1930-ых эта иллюзия была рассеяна Германией и Японией, чьи лидеры и общественность очень верили в полезность военной мощи. Сегодня, пока США ищет путей как сбежать от применения силы, другие как по команде сделали шаг вперед, чтобы продемонстрировать насколько грубая сила может быть эффективной.
Это снова люди, которые никогда не принимали либеральное определение прогресса и современности и те, кто не разделяет его иерархию ценностей. Они не руководствуються экономическими соображениями. Они никогда не верили в мягкую силу, никогда не считали, что мировое общественное мнение (как бы оно не возмущалось) может помешать успешному военному завоеванию. Они не смущаються своими Макдональдсами. Они все еще верят в устаревшие истины жесткой силы, дома и за рубежом. И если они не встретят мощный ответ жесткой силы, они докажут, что существует такая вещь, как военное решение.
Этот урок не будет утерян теми, которые стараються сейчас повысить свою силу в других частях мира, и которые, как автократичная Россия Владимира Путина и фанатичное исламское государство Абу Бакра-аль Багдади, взращивают свое недовольство существующим порядком. В 1930-ых годах, когда вещи стали ухудшаться, ухудшение начало развиваться с молниеносной скоростью. Вторжение Японии в Маньчжурию в 1931 году разоблачило насколько пустой организацией была Лига Наций - этот урок воздействовал на Гитлера и Мусоллини в последующие 4 года. Тогда военные успехи Германии в Европы возымели воздействие на Японию, чтобы та сделала свой ход в Восточной Азии и была ошибочно уверена в том, что Британия и США будут слишком отвлечены и не смогут ответить. Следовательно последовательные успехи нелиберальных агрессоров, и последовательные провалы либеральных держав, привели к каскаду бедствий.
Мудрые мужчины и женщины в наши дни говорят, что эта история в наше время неуместна. Они говорят нам, что они не предвидят безповоротного упадка Америки, что наши противники слишком слабы, чтобы представлять для нас реальную угрозу, даже если они одерживают победу за победой. Они утверждают, что Россия находиться в упадке своей силы. Но упадок России продолжаеться уже 400 лет. Могут ли угасающие державы не сеять хаос? Поможет ли нам знание того, что, оглядываясь назад, мы видим, что Японии не хватало ресурсов и силы, выиграть войну, которую она развязала в 1941 году?
Будем надеяться, что те кто сейчас призывают сохранять спокойствие правы, но трудно избежать ощущения, что мы уже прошли наш 1931 год. Так как мы уже на голову глубже в нашей версии 1930-ых, мы можем вскоре быть очень потрясены, так же как были потрясены наши предки, от того, как быстро всё может развалиться.
Оригинал The Wall Street Journal
Комментарии
Отправить комментарий